«Этот абьюзер токсично обесценил мои границы!» Психолог Петр Дмитриевский — о том, почему мы зациклены на своей ранимости.

Сегодня к месту и не к месту мы употребляем термины «границы», «обесценивание», «абьюз». Эти термины относятся к теме, в которой сложно не быть затронутым. Большинство людей сталкивались с ситуацией, когда они были либо жертвами, либо производителями агрессии. Поэтому в этой теме «болтается» много страха, ярости, стыда и вины, которые затрудняют психологам и, тем более, не психологам их четкие определения. Одни люди застревают в праведном гневе, и любой свой дискомфорт описывают как преступление партнера. Бывает, человеку уже пошел четвертый десяток, а он все продолжает воевать с «токсичной» матерью. Другие попадают в другой перекос – застревают в отрицании: «Какое насилие? Никакого абьюза не было, это все сторонники новой этики выдумали». Знаю по себе, что мне более свойственна вторая реакция. Соответственно, «праведно гневающиеся» склонны не замечать силы человека, его способности справляться с трудностями, заживлять свои раны. А нам, «отрицающим», важно напоминать себе, что, вероятно, мы не заметили, проигнорировали какую-то свою или чужую боль.

«Вы обесценили мою работу!»

 — Сегодня мы столкнулись с активной подменой понятий, люди употребляют слова «обесценивание», «границы» и даже «абьюз» с выгодой для себя. Например, начальник просит подчиненного переделать работу, сотрудник встает в позу: «Вы обесцениваете мой труд». Начальник требует выполнения задачи, хорошего результата, а подчиненный вооружился модными словами и всячески защищается. Можем ли мы говорить о том, что он заигрался или, попросту говоря — обнаглел?

— Говорить «кто-то обнаглел» — действовать в логике людей, злоупотребляющих термином «абьюзер». Мы пытаемся понять, кто прав, кто виноват, и хотим исправить ситуацию через стыд и упрек.

На мой взгляд, есть более конструктивный путь: воспринимать столкновение как необходимость снова вернуться к договору о процедуре принятия работы, вспомнить, кто за что брался и кто на что соглашался. В вашем примере стороны про договор либо позабыли, либо он нуждается в переформулировке.

Вопрос не в том, чтобы упрекнуть, поучить сотрудника, а в том, чтобы руководитель мог совладать с манипуляциями, учился находить какую-то устойчивость и выстраивать партнерское общение: «Давайте еще раз обсудим, кто что делает и за что отвечает?» Тогда тема о границах ответственности и правах начинает работать, и вполне конструктивно.

— Как в таком случае понятие обесценивания вписывается в субординацию, естественную для любого рабочего процесса? Начальник решает, принимать или не принимать работу, как ее исправлять. Где тут золотая середина, равновесие, баланс?

— В XXI веке человечество пересматривает отношение к таким важным явлениям, как субординация, власть, сила, переосмысливает их. Хотя начался процесс давно, можно вспомнить, как Иисус из Назарета въехал в Иерусалим на ослике. Это в каком-то смысле тоже бросало вызов привычной системе доминирования, иерархии.

Человеку действительно сложно от субординации и доминирования отказаться. Даже нам, христианам, несмотря на все попытки Учителя назвать нас братьями и друзьями, все равно больше хочется видеть Его на троне Вседержителя.

В обществе все чаще отказываются от идеи иерархичности, развивается самоуправление. Не только в садовых товариществах, но и в некоторых НКО и крупных организациях так называемого «бирюзового» типа управления, уже не является чем-то диковинным принятие принципиальных решений сообща.

В случае же наличия субординации в отношениях важно время от времени проверять, вокруг чего происходит сейчас наше взаимодействие — вокруг рабочих вопросов, оговоренных договором; или вокруг услуг, выходящих за пределы рабочего процесса. Здесь баланс достигается через договор. Его или пересматривают, или настаивают на его соблюдении.

В целом сейчас мода на тиранию и авторитаризм проходит. Люди раньше в тирании видели залог безопасности, спокойствия, а сейчас больше интересуются сотрудничеством и, видимо, в ближайшее время тенденция будет сохраняться. Все чаще решения будут принимать коллективно.

— Почему нам может нравиться обвинять других в обесценивании?

— Бывает трудно поверить, что я могу что-то изменить в своих отношениях, от этого может возникать ощущение безысходности. И тогда обвинение становится способом как-то поддержать самоуважение.

Любой прохожий, сослуживец, родственник может сказать: «Твое достижение — ерунда». А у некоторых людей внутренний критик и так очень силен, так что они очень уязвимы по отношению к внешней критике. Это симптом, с которым вполне можно работать у психолога, укрепляя собственную самооценку и возможность опираться на себя, свои силы и достижения.

 

Но некоторые люди годы могут посвятить борьбе с тем, что их недостаточно ценят. Это бесконечный процесс, потому что мы никогда не окажемся на такой планете, где все разделяют наши ценности и всегда в восторге от того, от чего в восторге мы.

 

— А что такое обесценивание?

 

— Изначально это психоаналитический термин, описывающий психологическую защиту. Когда человек сам себя утешает в момент какой-то утраты — это про обесценивание. Например, у ребенка сломалась его любимая игрушка. И психика, чтобы не утонуть в горе, придумывает рациональные аргументы — «мама другую купит» или «эта кукла уже старая, рано или поздно она все равно бы сломалась».

 

Или молодой человек влюбился в девушку, она ему отказала. Он говорит себе: «Есть и другие девушки на белом свете». Это все утешающие аргументы, снижающие ценность потери.

 

В детско-родительских отношениях обесценивание иногда является хорошим механизмом. Ребенок упал, родители видят, что ушиб несильный, используют переключение: «Подуем, и все пройдет. Вставай, не так уж сильно ты упал, нам надо спешить в цирк на представление». Снижается ценность физической боли, ребенок переключается и бежит в цирк, забывая про боль через три минуты. В этом смысле обесценивание иногда является очень хорошей, адекватной, утешающей реакцией.

 

— А когда она становится неадекватной?

 

— Когда обесцениваются сложные чувства и переживания, которые хорошо бы прожить, осмыслить. Ребенок только формирует свое отношение к миру, у него нет четкой системы внутри себя, как к чему относиться. И родительское сопровождение, называние вещей и психических явлений своими именами — важная обучающая ситуация.

 

Когда ребенок сердится, хорошо бы его сопроводить называнием: «Похоже, ты рассердился, потому что не получил игрушку». Если ребенок плачет, здорово было бы, помимо утешения, сказать: «Очень жаль, что игрушка сломалась». И вспомнить свою историю: «Когда у меня сломалась машинка, я очень плакал». Легализовать переживания и называть их — важная родительская задача.

 

— А если обесценивание будет единственной стратегией в случае потери?

— Это рискованно. Ребенок может так и не научиться серьезно относиться к жизни своей души, не будет понимать, что с ним происходит, чем он расстроен, почему чувствует себя виноватым. Важно, чтобы родитель сопровождал ребенка в проживании эмоций и чувств, тогда во взрослом возрасте человек будет уметь в них ориентироваться.

В целом ребенок очень зависим от внешней оценки. И положительную самооценку, особенно на ранних этапах, формирует только через взгляд значимых близких людей. Важно хвалить ребенка, исходя из его реальных возможностей и талантов, избегая обесценивающих фраз типа — «Сдала экзамен на пятерку, небось все на пятерки сдали».

Не стоит в момент горя говорить: «Игрушки — это ерунда». Повторюсь, обесценивание в основном вредно и опасно в детско-родительских отношениях, где ребенок психологически несамостоятелен, изначально находится в зависимой позиции.

Но и в супружеских отношениях этот момент важен. Дом, семья призваны быть более-менее безопасным пространством, смысл которого в том, что здесь ко мне относятся в целом доброжелательно.

Мы ожидаем, что супруг будет радоваться нашим успехам и печалиться утратам. Если каждый раз наш успех и наше горевание обесцениваются, встречают едкие шутки, жить в такой семье сложно.

 

— А что обычно стоит за вредоносным обесцениванием?

— Зависть, люди завистливые склонны обесценивать чужие успехи, чтобы было не так стыдно за свою непродуктивность.

А обесценивание трудных чувств, например горя, происходит, потому что человек не может выдерживать чужую боль. Она напоминает ему какую-то собственную непрожитую боль. И если кто-то горюет или сердится, ему рядом находиться сложно, актуализируются его собственные раны. И человек вместо того, чтобы разбираться с собой и со своими недопрожитыми утратами, говорит горюющему: «Горевать не о чем, утри слезы и иди работай».

 

«Это же абьюз!»

 

— Что касается абьюза, с какой подменой понятий мы можем столкнуться здесь? Допустим, муж после тяжелой смены хочет поужинать перед телевизором в гостиной и просит жену принести ему еду, — это абьюз? Или жена, не пускающая мужа на рыбалку или к друзьям в гараж, — это абьюз?

 

— Важно, чтобы супруги что-то хотели друг от друга и от мира, о чем-то друг друга просили. Поэтому здорово, если люди не запрещают, а поддерживают обращение друг ко другу с просьбами и предложениями и поддерживают интерес ко внешнему миру. Здорово, что муж хочет на рыбалку и просит принести ему ужин, в этом есть какое-то живое движение души.

Вопрос в том, как человек реагирует на отказ, это и есть критерий. Если угрожает побоями, швыряет предметы, то это абьюз. Если муж на отказ говорит «очень жаль», то это никакой не абьюз.

Если женщина, услышав, что муж идет на рыбалку, закрывает входную дверь на ключ, а ключ выбрасывает в окно, это абьюз со стороны жены. Если она после его возвращения с рыбалки месяц с ним не разговаривает, это тоже абьюз (психологическое насилие). Если она говорит: «Я очень сержусь, мы же договорились посмотреть вместе кино, я уже приготовила вкусный ужин. Мне ужасно одиноко», — это не абьюз, а живая человеческая реакция.

— А если муж вернулся, например, пьяным или не пришел ночевать, загулял на рыбалке — это абьюз?

— Это не абьюз, если нет агрессии. Если он пьяный сломал шкаф, напугал жену и детей, это абьюз. Хотя, конечно, пренебрежение договоренностями, пропадание без предупреждения делают жизнь с таким человеком очень трудной.

— Нет ли такого, что «свое» толкование абьюза вносит напряжение в отношения между людьми?

— Общее снижение в обществе терпимости к насилию — это тенденция хорошая. Люди перестают считать нормой унижения и физическую агрессию, происходит гуманизация общества.

Пересматривается отношение к браку, дружбе и общению как таковому, и этот пересмотр может тревожить. В Японии уже давно есть такое явление «хикикомори» — люди, которые месяцами не выходят из дома совсем. Потому что те бонусы, которые предлагает общество за то, что ты входишь в контакт с людьми, не компенсирует тех страданий, которые приходится претерпевать. Сейчас в связи с распространением дистанционной работы и курьерской доставки такую отшельническую жизнь становится вести все проще.

Возможно, количество людей, решивших не вступать ни в брачные, ни в дружеские отношения, будет какое-то время возрастать. Но затем человечество адаптируется и переосмыслит свое видение человеческих отношений, близости и найдет новое равновесие в этом вопросе.

— Модное слово «абьюз» — это ведь не только телесные повреждения, ограничения в передвижении, сексуальное насилие? А что еще?

— Абьюз — иностранное слово, отсюда разные его толкования в русскоязычной среде. Одни авторы используют его как синоним насилию.

Как мы уже сказали, в последнее время терпимость общества к насилию снижается, помимо физического насилия, стал употребляться термин «психологическое насилие», его еще называют моральным и эмоциональным. Словесные угрозы тоже относятся к насилию, когда один не прикасается к другому, но угрожает его побить или убить.

К абьюзу могут относиться операции с финансами и имуществом: когда человек переписывает на себя имущество партнера или отбирает у него деньги.

Когда один человек другого хронически подавляет, ограничивает в свободе, унижает, не позволяет с кем-то общаться, приказывает, где можно находиться, а где нельзя, ограничивает в общении с родственниками или коллегами (например, устраивая сцены ревности) — это абьюз.

Если один скандалит, когда партнер думает неправильные с его точки зрения мысли или исповедует вредные установки, контролирует, какие книги другой читает, какую музыку слушает и какие сайты посещает, это абьюз.

Словесная агрессия – унижение, оскорбления, критика, унизительные шуточки — тоже относятся к абьюзу, если носят не разовый, а хронический характер.

— То есть абьюз — это исключительно насилие? Или что-то еще?

— Есть важный оттенок, который русское слово «насилие» не содержит, а именно — злоупотребление своей властью. В чем здесь особенность? Со стороны такой абьюз может выглядеть как добровольное согласие.

Если преподаватель просит студента присмотреть за своим животным во время отпуска, студент может сказать: «Мне совсем несложно месяц посидеть с питомцем профессора». Вроде бы это ситуация, когда все довольны. Но есть привкус — что-то здесь не то. Потому что у одного есть власть, и второй не имеет реальной свободы отказаться, потому что он в зависимом положении. Если студент не посидит с кошкой профессора, неизвестно, хорошо ли он сдаст сессию.

Начальник предлагает встречаться подчиненной или преподаватель в институте — романтические отношения студентке, это все злоупотребления властью. Психотерапевт одалживает у клиента деньги — это история про нарушение границ и абьюз, злоупотребление властью.

В последнее время общество к таким ситуациям начинает относиться очень внимательно. Потому что здесь риск насилия, агрессии очень высок, хотя со стороны это может выглядеть достаточно благолепно. Поэтому если мы состоим с кем-то в каких-то отношениях и между нами все в порядке, все всем довольны, все равно нужно диагностировать про себя — а нет ли злоупотребления властью?

— Какие ошибки допускаются при употреблении слова «абьюз»?

— Чаще ошибки бывают в выводах и стратегиях поведения. Например, когда пострадавший человек делает акцент не на том, как ему восстановиться или какую компенсацию получить, а на том, как ему продолжить обвинять и стыдить агрессора. Жертва увлечена темой обвинений, упреков, отказывается от своей части работы по исцелению.

Похожую ситуацию можно иногда наблюдать после измены: изменивший партнер признает как нанесенный ущерб, так и свою ошибку, активно пытается понять, что можно сделать, чтобы ситуацию выровнять. А пострадавший занимает безутешную позицию и таким образом держится за свою власть. Потому что пострадавший имеет над обидчиком власть.

— А когда абьюзом называют то, что к нему никак не относится?

— Когда под фразой «ты абьюзер» имеют в виду «мне не комфортно». То есть вообще любой дискомфорт трактуется как вина второй стороны. При этом вторая сторона ущерба не наносила, а просто существовала, сопела, дышала. А человек трактует любой свой дискомфорт как преступление в свой адрес.

«Вы нарушили мои границы»

— Что касается границ, в сетевом общении, в соцсетях, мессенджерах людям проще нарушить чьи-то границы? Наверное, потому что живое общение нас все же ограничивает? А соцсети границы стерли?

— Если мы идем по улице, наши границы находятся в зоне нашего наблюдения. В соцсетях мы выставляем свои границы далеко от самих себя и сами часто не очень хорошо понимаем, где наши границы находятся. И у самых разных людей есть возможность к нам очень близко приближаться, например, своими высказываниями.

Если на улице на нас может влиять лишь человек, идущий рядом, то в соцсетях — житель другого континента. С одной стороны, это рождает бóльшую уязвимость. С другой — в соцсетях есть более простые способы управления границами.

Если на улице к нам подходит человек и дышит чесноком в лицо, нужно как минимум отойти, в соцсетях неприятного человека можно просто забанить. Легкость инструментов пропорциональна степени уязвимости. А если сетевой френд нам дорог и мы хотим сохранить отношения, можно попросить так больше не делать.

В соцсетях, как и в реальной жизни, важно различать, что прикосновение к границам и нарушение границ — очень разные вещи.

Если в нас кинули экскремент, это неприятно и нужно куртку сдавать в химчистку. Но это не то же самое, как когда в нас метнули кинжал.

Еще одна сложность соцсетей — мы одновременно имеем дело с людьми на разных дистанциях. В офлайн-жизни для танго-вечеринки женщина может выбрать платье с вырезом, для корпоратива — менее откровенный наряд. А в соцсетях мы находимся в одном и том же платье. И если мы надели платье с вырезом (условно), его видят не только участники танго-вечеринки, но и все сослуживцы.

 

— Когда и как люди говорят про границы неправильно?

 

— Как я уже упомянул, есть путаница между терминами «прикосновение к границам» и «нарушение границ». Некоторые люди сейчас возмущаются: «Как он посмел позвонить мне?» При том, что позвонить — это не то же самое, что вломиться в квартиру без спроса. А человек реагирует на звонок так же остро, как при агрессии или нежданном визите.

Вторая ошибка — иногда люди считают, что окружающие должны заранее понимать, что их может задеть, где их границы. Но нет, приходится их обнаруживать и сообщать.

Третье: человек ожидает, что само озвучивание его границ приведет к тому, что их будут соблюдать. Но не всегда это происходит. Да и вообще, если двое хотят одного и того же, а ресурс ограничен, как понять, кто должен уступить, кто должен пожертвовать своими границами?

— Кажется, сегодня все говорят о границах и неуважении к ним.

— Да, люди так увлекаются рассуждениями про границы, что забывают про содержание отношений. Психолог Денис Андрющенко как-то привел очень удачную метафору с кувшином: люди так пристально разглядывают стенки кувшина, что не обращают внимания, что же в кувшин налито. А ведь кувшин создавался, чтобы туда что-то наливать.

Когда люди чересчур увлекаются обсуждением границ, хорошо бы вспомнить: а для чего мы вообще собрались? Что является содержанием наших отношений? Для чего мы вместе? Мне кажется, зачастую это более важный вопрос, чем границы.

— Что же такое границы? Мы все понимаем, что такое физические границы тела, потому что они заданы кожей. А психологические и социальные границы?

— Если кто-то украл мой телефон, он нарушил мои имущественные границы. Если мы с кем-то договорились в два часа созвониться, а человек звонит в три или не отвечает — это нарушение границ времени.

С определением границ личного пространства сложнее, они во многом варьируются от культуры. В деревне она одна, в городе другая, у жителей Скандинавии — одна, у жителей Италии — другая. Иностранцы систематически совершают такие ошибки: кто-то слишком близко приближается, ему говорят — вы нарушаете границы. Кто-то слишком далеко стоит, человек думает: его боятся.

И третий вид границ еще сложнее определить — это история про то, где я не готов терпеть что-то и говорю свое внятное «нет». Например, женщина предупреждает мужа: «Терпеть безденежье я больше не могу, не будешь зарабатывать, уйду от тебя». Это всегда очень субъективная, индивидуальная тема: здесь нет четкого определения, что человеку полагается терпеть, а что отстаивать.

В этом и сложности: часть границ регулируется довольно понятными договорами, всем ясно, что нельзя друг друга бить или резать ножом. А какие-то границы замечают по факту нарушения. Например, жена раньше думала: увлеченность мужа работой — это хорошо. А оказалось, что супруги не проводят время друг с другом. И это тоже нарушение ее субъективных границ: жена надеялась быть вместе, а по факту они живут отдельными жизнями. То есть ряд границ мы замечаем по факту дискомфорта, не зная заранее, что они у меня проходят вот тут.

 

— А что точно является нарушением границ?

— Например, родители входят в комнату уже взрослого ребенка без стука, говорят при этом: «Мы можем ходить, где хотим, это наша квартира». Когда родители берут без спроса детские вещи, выбрасывают их или передаривают другим детям — это тоже нарушение границ.

Руководитель нарушает границы, когда говорит: «Я думал, вы разделяете ценности нашей организации, что же вы не хотите выйти на работу в субботу?»

В соцсетях нарушение границ — публикация скриншота личной переписки или чужого подзамочного поста. Или публикация фотографий с каким-то человеком, где он представлен в неблаговидном свете. И, не спрашивая его разрешения, я отмечаю его на этой фотографии.

— Еще хуже, когда публикуют, но не отмечают. И все эту фотографию видят, кроме тебя самого.

— Да, это тоже нарушение границ и причинение морального ущерба.

— И как лучше на это реагировать?

— Зависит от ресурсов. В природе есть четыре способа реагирования, и все они в разных ситуациях к людям применимы. Если ткнуть в жука палкой, он замрет. И, когда нет ресурсов, в каких-то ситуациях приходится терпеть. Если на антилопу нападает гепард, она убегает, это другая реакция: не замирание, а убегание.

Если у нас есть возможность с кем-то из агрессоров прекратить отношения — забанить в соцсети или уволиться от начальника-абьюзера — то бегство и завершение отношений является таким способом реагирования.

Есть третий способ, когда приходит волк к волку и говорит: «Теперь я буду здесь жить». Волк отвечает: «Ну не знаю, посмотрим». Волк в этой ситуации не замирает и не убегает, и в человеческом сообществе можно сказать: «Мне это не нравится, но давайте обсуждать». Давать отпор, настаивать на обсуждении правил, предупреждать о последствиях («я буду обращаться в этическую комиссию, озвучу ваши домогательства публично») — это все третья позиция, воздействие на среду.

А четвертый способ, который есть в природе, но у людей он больше развит — это звать на помощь. Если вы являетесь жертвой абьюза или ваши границы нарушили, вы сами растерялись, не знаете, что делать, можно просить совета или просто звать на помощь.

— Слова «нарушение границ» всегда имеют отрицательный смысл?

— Человек нуждается в безопасности и в том, чтобы иметь непроницаемые границы. Поэтому мы живем в домах, а не в картонных коробках, в основном. И вообще любим мягкую, уютную постель и не любим, когда к нам во время сна врываются с музыкальными инструментами.

А с другой стороны, мы сами очень хотим иногда выходить за пределы границ. Потому что нам необходима не только безопасность, но и приключения. А приключения невозможны без вторжения куда-то. Поэтому часто нарушения границ — это естественно.

К примеру, ребенок развивается в животе у мамы и растягивает ей живот, кожу, это бывает весьма дискомфортно. Дети мешают спать родителям, конкурируют с братьями и сестрами, претендуют на родительские деньги, то есть всячески нарушают границы мам и пап. Получается, что нарушение границ — это не только что-то плохое, но и что-то прекрасное: здорово, что дети рождаются, докучают нам, а мы можем иногда сердиться, а иногда — умиляться их настойчивости. В этом смысловая сложность слова «границы».

Мы хотим добра, но что скажет ребенок, когда вырастет

 

— Отдельная тема — воспитание детей. Не вырастим ли мы с этой новой этикой и толерантностью поколение детей, много знающих о своих правах, но неадекватно оценивающих себя и свой труд? Допустим, родители в страхе обесценить хвалят рисунок ребенка, хотя в нем есть что улучшить. Или же считают важным никак не озвучивать свое мнение, потому что ребенок должен идти своей дорогой и набивать свои шишки?

— Это древняя тема про сочетание баланса между принятием и развитием. Классно природа задумала, что при благоприятных обстоятельствах у человека есть и мама, и папа. Конечно, роли во многом перемешаны, но традиционно мама в основном отвечала за принятие и безопасность, а папа — за развитие, изменение и риск.

В жизни любого ребенка важны обе части. Базовое принятие и нежность должны сочетаться с возможностью развиваться, преодолевать, прокачивать навыки. Это сложное, парадоксальное, но возможное сочетание.

И это всегда очень ситуативный индивидуальный вопрос — в какой пропорции ребенок сейчас нуждается в принятии, а в какой — в понуждении к улучшению и развитию.

Это может зависеть и от темперамента ребенка: каких-то детей нужно более убедительно хвалить, а какие-то дети уверены в себе, и акцент нужно сделать на улучшении.

Иногда это зависит от актуального самочувствия или контекста ситуации. Если проявить чуткость, родитель сможет понять, в какой мере поддерживать и радоваться, а в какой — указывать на возможные точки роста.

 

— Заставляя детей летом заниматься математикой, читать книги, обливаться холодной водой, отжиматься (каждый родитель впишет сюда что-то свое), не столкнемся ли мы с тем, что выросший ребенок заявит о нарушении границ и абьюзе? 

— При достижении пубертата или юношеского возраста дети довольно часто высказывают взрослым свое недовольство. Просто сейчас они могут использовать эти модные слова, а раньше говорили: «Я тебя не просил меня рожать», «У всех нормальные родители, одна ты у меня дура».

Вероятность, что выросший ребенок начнет предъявлять претензии, высока, это нормальный ход событий. Родителю нужно думать не о том, как бы этого не допустить, а, скорее, готовиться к этому разговору и понимать, как он совладает со своей виной. Придется самому себе ответить на вопросы: «Виноват я в чем-то или нет? За что мне стоит попросить у моего ребенка прощения? Получается ли у меня благословлять ребенка на его собственный путь, который может сильно отличаться от моего?»

Готовиться к этому разговору нужно и для того, чтобы создавать и находить какие-то еще смыслы существования, кроме воспитательного проекта. Когда воспитание детей — единственная опора и смысл, это рискованно. Если ребенок даст понять: «А я считаю, мама, что твой воспитательный проект в лице меня — неудачный, это сплошное нарушение границ и абьюз», — вы должны опереться на какие-то другие смыслы.

Подростки часто обесценивают вклад родителей, и важно понимать, а в чем этот вклад был, и иметь собственные опоры. И дополнительные смыслы, потому что родительство — это проект с началом и концом.

— Но мы же остаемся родителями и нашим выросшим детям?

— Остаемся, но на большей дистанции и с меньшей включенностью. Когда дети вырастают, мы больше призваны думать о каких-то своих новых дополнительных смыслах.

— В этой новой реальности, полной демократии, толерантности, трепета к другой личности, как привить детям и подросткам обычную адекватность? Научить их ответственности, а не «спихивать вину на какого-то Карлсона» и обвинять родителей в абьюзе?

— Создавать детям ситуации, в которых нужно прилагать усилия для получения результата и желаемого. Например: «Велосипед получишь, если в четверти будет четверка по химии». Но не забывать и про поддержку, понимать, что иногда нужно ребенку помогать и признавать, что ему трудно.

 

Просто пришло время ранимости

— Подмена понятий — это манипуляция? Люди используют термины в форме, выгодной для себя?

— Подмена понятий — один из видов манипуляций. Но еще с древних времен во всех видах пропаганды, рекламы или даже миссионерской деятельности докладчик, автор использует разные манипулятивные приемы.

— Можем мы подмену понятий как прием отнести к психологической незрелости человека? Потому что есть попытка снять с себя ответственность? Или это что-то другое?

— Если подмена понятий используется как осознанный прием, то это хитрость, которая вполне может сочетаться со зрелостью. Человек понимает, как можно попробовать уболтать собеседника и добиться того, что ему нужно.

Незрелостью подмену понятий можно назвать, когда человек не научился прямо выражать, чего он хочет, и не научился просить. Но этому навыку коммуникации можно научиться.

— Каким людям свойственно подменять понятия? Есть ли что-то, объединяющее всех их?

— Это люди, которые не очень верят в эффективность прямого контакта. Глубинно они не уверены, что если все называть по-человечески своими именами, то это приведет к чему-то хорошему.

Вероятно, они выросли в семьях, где для получения желаемого нужно было как-то очень хитро извернуться, мутно сыграть на стыде и вине, запугивании. Возможно, в детстве они не получили достаточной поддержки при формулировании своих желаний и намерений. И они могут достигать своей цели только через манипулирование другими людьми.

— А как самому человеку понять, что он теряет адекватность? Ведь есть и такие люди, которые в неудавшейся карьере будут обвинять исключительно начальство на десяти работах, а никак не себя. Как не заиграться, обвиняя всех вокруг в обесценивании, абьюзе?

— Регулярно спрашивать себя — какие у меня сейчас есть цели? Чего я хочу? Я приближаюсь к своим целям или не приближаюсь? Приводят ли мои жизненные стратегии к тому, что мои желания, намерения реализуются, или не приводят? Что для меня важнее — кто виноват или что делать? На что я трачу энергию — на военные действия, сражения или на приближение к цели?

Если такую инвентаризацию регулярно делать, то человек может заметить: возбуждения, усталости, криков много, а цели не достигаются. Осознание позволит поменять жизненную стратегию.

 

— Со злоупотреблением этими словами мы сталкиваемся только там, где есть власть (работа, отношения родителей и детей — тоже отчасти о ней)? Или же к другим сферам жизни это тоже относится — дружеское общение, соседские взаимоотношения, просто пересечения с людьми в магазинах, салонах?

— Сегодня стало больше людей, зацикленных на своей ранимости. Им сложнее выдерживать напряжение, возникающее в контакте с другим человеком. А контакт, дружеский или даже соседский, предполагает иногда радость и взаимное насыщение, а иногда столкновение интересов и ритмов. И если человек намеревается быть в отношениях с людьми, ему нужно уметь этот градус напряжения и дискомфорта выдерживать.

 

— С чем это связано, почему пришло время ранимости?

— Маятник качается из стороны в сторону. Раньше у нас было спартанское отношение к себе, страданий в человеческой жизни на протяжении веков было много. И чтобы продолжать жить, оставлять потомство, люди должны были быть очень терпеливыми и выносливыми. Много чувств и эмоций приходилось игнорировать.

Вспомним время репрессий, когда у тебя арестовывали то одного соседа, то другого. Если меня поместить в 30-е, я бы в ужасе просто бы не смог выйти из квартиры. А людям приходилось ходить на работу, воспитывать детей, это все невозможно было без подавления страха, ярости и тревоги.

Сейчас маятник качнулся в другую сторону: есть возможность чувствовать богаче, свободнее. И начинается другой перекос: люди воспевают ранимость и сверхчувствительность. Но человечество адаптивно, мне кажется, скоро маятник в этом вопросе должен вернуться в нормальное состояние.

 

— Сегодня активно исповедуется концепция: «Никто никому ничего не должен», налицо идейная зацикленность на себе и своих потребностях, которая во многом противоречит долгу?

 

— Да, сейчас мы видим перекос в индивидуализм. Если лет 30–40 назад психологи в своей работе обращали больше внимания на чувствительность человека к своим эмоциям, переживаниям, налаживание отношений с самим собой и на лучшее понимание себя, то сейчас все чаще делается акцент на обучение человека строить связи.

«Высшая ступень развития человека — это не полная автономия (когда ему никто не нужен), а способность вступать в отношения и страдать, и идти сознательно на страдания, которые с этими отношениями связаны. Но на это можно пойти, только если ты знаешь, что ты эти страдания можешь пережить», — сформулировала соотношение этих двух психотерапевтических задач гештальт-терапевт Татьяна Сидорова.

— Какие последствия может нести подмена понятий как для начальников и преподавателей, родителей, так и для подчиненных, студентов, детей?

— Последствия могут быть хорошие: люди станут внимательнее к манипуляциям, имеющимся соглашениям и договорам, будет возрастать психологическая грамотность. Люди будут чаще проводить проясняющие разговоры друг с другом: кто чего хочет, какие между нами отношения, у кого какие права и обязанности. Значит, в отношениях будет больше внятности.

— Есть шанс сквозь эту мутную воду новой этики и подмены понятий проплыть, период ранимости прожить и прийти к нормальному существованию?

— Да, в этой теме человечество адаптируется и придет к какому-то равновесию, но обязательно возникнут другие перекосы и другие сложности. Человечество никогда не окажется в точке, где все проблемы решены.

Сейчас мы проживаем этот кризис в темах границ, насилия, пересматриваем феномен власти и доминирования. И постепенно через разные перекосы мы в этих темах придем к большему трезвомыслию и удобству. Но неравновесие и неудобства возникнут в других темах, их будут разруливать уже следующие поколения.

Оригинал материала на сайте «Правмир». Интервьюер — Алена Корк.