Что такое созависимость?

Созависимость — это желание проспать свою жизнь

Уход от реальности может выражаться не только в виде «классических» зависимостей вроде алкоголизма, наркомании или игромании — иногда он маскируется под христианскую жертвенность или безусловную любовь. Что такое созависимость и как ее преодолеть, объясняет психолог Петр Дмитриевский. (Автор материала: Анастасия Прощенко, портал «Милосердие»)

— Единого определения нет. Более того, некоторые психологи выступают против использования этого термина, считая его вредным для терапии.

На самом деле, все люди ощущают какой-то отклик в душе на действия или настроение близких. О созависимости можно говорить в том случае, когда этот отклик очень интенсивен и неуправляем: жена о чем-то загрустила, а муж из-за этого не может уснуть. Или: сын отказывается ехать к бабушке на день рождения, а мама — в ярости кидается предметами.

Здоровые отношения предполагают, что я могу с кем-то быть очень близок, но также могу спокойно переждать разлуку или разногласие, переключая свое внимание на что-то другое. Зацикливание на близости и на максимальном слиянии можно трактовать как проявление созависимости.

Изначально психологи называли созависимостью состояние, в котором находится, к примеру, жена человека, больного алкоголизмом или наркоманией: вся ее жизнь строится вокруг того, чтобы спасать своего избранника от зависимости. Потом созависимостью стали называть такое поведение в отношениях, при котором мы действуем из страха, вины или стыда, а не из интереса, любопытства, сочувствия, любви.

Например, если я откликаюсь на предложение супруги куда-то пойти, только чтобы ее не обидеть или избежать обвинений и упреков, — это не мой свободный отклик в мир, а попытка избежать неприятностей.

— А сам человек может определить, что он — в созависимых отношениях?

— В чистом виде не существует созависимых и не созависимых отношений. Корректнее говорить о градусе, степени созависимости. В одной паре созависимые реакции проявляются чаще, в другой — реже. Для самодиагностики можно задать себе вопрос: как часто в наших отношениях возникают гнев, страх и обвинение? Приносим ли мы друг другу радость или довольствуемся временным успокоением после взаимного истощения, когда уже нет сил ругаться?

Хорошо иногда спрашивать себя: не является ли моя погруженность в тревогу за любимого человека способом избежать чего-то в моей собственной жизни? Есть ли что-то еще, помимо наших отношений, чем я дорожу и что считаю ценным?

Скажем, мать беспокоится, когда ее сын-подросток гуляет один. Как понять, «здоровая» ли это тревога? Если у этой мамы интересная работа, насыщающие отношения с мужем, с подругами, есть какое-то хобби или учеба и плюс она переживает за ребенка — тогда, скорее всего, в ее жизни есть баланс, а беспокойство является естественным проявлением заботы. Но если все мысли мамы сосредоточены на безопасности ее чада и из-за этого жизнь обедняется, тогда, возможно, встает вопрос о созависимости.

— Давайте уточним, какова здесь роль второй стороны? Можно ли сказать, что «созависимость» — это взаимно направленная зависимость?

— «Созависимость» — это синоним «эмоциональной зависимости». Действия или бездействие другой стороны для зависимого большой роли не играют. Любой партнер рано или поздно откажет мне, выразит какое-то отличающееся от моего мнение, захочет побыть один или предложит что-то, что мне не подходит. Тогда о степени моей эмоциональной зависимости можно будет судить по внутренним переживаниям и ответным действиям.

— Но ведь бывают ситуации, когда зависимость вплоть до слияния практически неизбежна: например, в семье появляется тяжелобольной, за которым нужно годами неотлучно ухаживать. Как в такой ситуации не потерять себя?

— Со стороны давать в таких ситуациях рекомендации чаще всего бестактно и непрофессионально. Человеку, попавшему в подобную ситуацию, нужна большая внутренняя работа и психологическая помощь, потому что запутаться здесь и правда очень легко.

Чтобы не потерять себя, нужно находить в сердце не только жалость, но и уважение к другому человеку, к его судьбе. Размышлять: что в моих силах, а что — не в моих. Там, где это возможно, выставлять реалистичные условия. Например: «Мама, если будешь продолжать меня унижать и оскорблять, я не смогу сама привозить тебе продукты, а буду заказывать доставку».

Важно следить за своим состоянием, находить способы восполнять силы, поддерживать интерес к жизни. Мне кажется, почти каждый может честно сказать себе, в какой степени его служение — это проявление милосердия, а в какой — способ спрятаться от собственной жизни.

Созависимость родом из детства?

— Есть ли какие-то препосылки к созависимому поведению? Может быть, особый тип личности?

— Проблема созависимости отсылает нас к опыту первых лет жизни, когда связь с другим человеком была гарантом благополучия и выживания.

Зависимость малыша от матери психически и функционально обусловлена. При этом любой младенец время от времени сталкивается с драмой: я нуждаюсь в маме, а она недоступна (например, вышла в магазин или разговаривает по телефону или очень сердита, истощена, больна). Одним детям удается научиться справляться с такими ситуациями, а другим — не очень. Это зависит от множества факторов: силы нервной системы, поддержки других взрослых, воспитательных стратегий мамы, от того, как долго она отсутствовала.

Для успешного развития психики важно не столько избегать периодов разрыва, сколько следить за тем, чтобы они соответствовали возрастным возможностям. Именно в такие моменты происходит взросление, овладение навыками самоутешения и переключения на что-то помимо любимого человека.

Если в раннем детстве человек не научился справляться с недоступностью любимого, у него может развиться склонность к созависимому поведению. Тогда при расставании с близким человеком или даже при расхождении во мнениях включаются младенческие механизмы: человеку кажется, что он пропадает, что нужно срочно что-то предпринять…

Вместо поиска внутренних опор он вкладывает все силы в предотвращение травмирующей ситуации, вплоть до физического воздействия. Так что в основе поведения многих людей с тираническими, абьюзивными склонностями оказывается именно созависимость — как невозможность пережить разрыв.

— То есть вы трактуете проблему зависимости через теорию травмы и теорию привязанности?

— Думаю, да. Сложности в приближении или отдалении отсылают нас к детскому возрасту, когда мы осваивали отношения, связи, любовь, но не располагали достаточными ресурсами. Но навыки строить более зрелые близкие отношения вполне можно развить уже во взрослом возрасте, если есть желание.

— А в целом взрыв интереса к разным психологическим теориям, который мы сейчас наблюдаем — хорошая тенденция? Популярная психология действительно поможет нам объяснить многое в себе и жить лучше?

— Внимание к своему состоянию, мотивам, намерениям, внутреннему миру — тенденция хорошая. Но есть печальные примеры, когда вроде бы умный человек начинает упрощать тайну мира и человеческой души до каких-то клише. Кто-то пользуется религиозными терминами (и, чуть что, говорит: «искушение!» или «гордыня!»), а кто-то — психологическими (и выносит вердикт: «это токсичность!» или «это созависимость!»).

Важно помнить, что любой термин отражает только часть действительности, а реальная жизнь более богата, чем терминология. Термин помогает сориентироваться. Но он несет в себе опасность преждевременного угасания исследовательского интереса к миру, что приводит к упрощенному взгляду на жизнь.

Cлужить, не разрушаясь

— Если зависимость  это отказ от разнообразия жизни в пользу какой-то одной задачи или одних отношений, то почему мы не называем зависимыми людей, которые посвятили себя науке, искусству, спорту, благотворительности, приняли монашеский постриг, в конце концов?

— Душа человека и его выборы — это священная территория и судить со стороны, что движет человеком: болезнь или Дух — занятие неуважительное, неэтичное. Наука, спорт, монашество, семья может быть как проявлением жизни, так и способом спрятаться от нее и от самого себя.

Известно много успешных и ярких творческих людей, которые создавали что-то великое и при этом не разрушали себя (хотя и обратных примеров масса). Они были периодически поглощены работой, но также имели счастливую семью, умели дружить, любили природу, помогали кому-то.

Важно быть внимательным к себе: если меня устраивают те плоды, которые дает моя увлеченность, и та цена, которую я за это плачу, — то почему нет? Например, я понимаю, что недоспал, что у меня болит спина, но продолжаю работать, потому что закончить дело сейчас важнее. Это нормально до тех пор, пока есть возможность взвешивать «за» и «против» и сохраняется способность осознанного выбора. Если же человека просто «куда-то несет», а внутренний голос говорит «со мной не все в порядке», если присутствует привкус горечи и стыда — это повод задуматься.

Легкое бремя ответственности

— Получается, что лучшая профилактика зависимости и созависимости — осознанность своего выбора. Но многие боятся брать ответственность за свою жизнь и, порой, оказываются в большой зависимости от мнения других — родителей, духовников, друзей…

— Психика каждого человека рассчитана на свою меру ответственности. Не все могут в одиночестве переплыть океан! Кому-то нужен плотный контакт с постоянным наставником, чтобы совладать с тревогой и неопределенностью. А кто-то может позволить себе выбирать наставников. Это предполагает помимо доверия и некоторую критичность, а также возможность завершить наставничество, когда начинается новый период в жизни. По привкусу при расставании можно узнать степень «созависимости». Чем более здоровые были отношения, тем больше при расставании с учителем будет грусти и благодарности. Чем более «зависимые» — тем больше ужаса и вины.

Зачастую зависимости ошибочно противопоставляют не зрелость, а так называемую «контрзависимость» — неспособность сближения с другими. Но все мы так или иначе нуждаемся в какой-то принадлежности, сообществе, круге единомышленников, в учителях и наставниках.

— Тем не менее наставничество может стать благодатной почвой для манипуляций. Например, в православной среде, где много говорится о послушании и о том, что опасно доверять своим чувствам и мыслям, проявлять «своеволие».

— Еще раз подчеркну, что само по себе наставничество — штука вполне естественная в любом деле: в спорте, музыке, духовном пути. Но, действительно, бывает, что сакральные смыслы используются для манипуляций или самооправдания. Например, человекоугодие и трусость маскируются под смирение. Вместо того чтобы сказать: «Стоп, со мной так нельзя!», человек терпит, хотя честнее было бы признаться себе: «Я хочу сказать «нет», но пока не хватает сил. Где бы я мог набраться этих сил, чтобы начать менять эти отношения?»

В нас сосуществуют две тенденции: стремление раскрываться, реализовать себя в мире и желание спрятаться, отстраниться от жизни, уснуть. И вот эта отчаявшаяся часть может выхватывать из нашей религиозности что-то для обоснования своего бездействия.

Вот еще пример: трудоголизму в христианской среде иногда придают сакральный смысл «самоотречения». Порой видно, что человек истощен, но окружающие вместо того, чтобы обратить внимание человека на его состояние, могут, будучи заинтересованными в его работе, говорить про «недостаток любви» или «духовную леность». Если у человека не совсем утерян инстинкт самосохранения, то рано или поздно возникнет внутренний конфликт между привычными установками (я всем и всегда должен) и откровенно плохим самочувствием, потерей интереса к жизни.

К сожалению, бывают люди, которые не успевают развить внутреннее сопротивление и крайне истощаются, выгорают. Я вижу в этом проявление отчаяния: человек как бы соглашается с тем, что не сможет построить с жизнью насыщающие, интересные отношения.

Знаете как это иногда бывает — день настолько неудачный, что хочется его побыстрее закончить и лечь спать. Вот и человек может решить провести жизнь в полудреме трудоголизма или истощающих отношений, когда она видится настолько непереносимой, что потеряна надежда ее исправить.

— Но христианство и правда учит нас жертвенности, смирению, самоотречению… И, по крайней мере, на первый взгляд, это сложно совместить с популярными сегодня идеями об отстаивании личностных границ, самоценности, построении «здоровых отношений».

— Похоже, в христианстве и правда есть это противоречие. В Писании и Предании мы находим одновременно и призыв отдать себя без остатка, и слова о том, что мы «куплены дорогою ценою», что Бог дает жизнь как драгоценный дар. Каждому из нас приходится этот ребус как-то решать.

В аскетике добродетель жертвенности уравновешивается добродетелью смирения. Смирение призвано напомнить человеку о его пределах и физических ограничениях реального мира: «Это я смогу сегодня успеть, а это — точно нет».

Если самоотрекающийся возомнит себя супергероем, есть надежда, что он вспомнит про страсть гордыни и про то, как важность препоручать жизнь Богу. Так что некоторые механизмы балансирования между всемогуществом и бессилием есть и у христиан.

Хорошим вопросом к себе будет: насколько я чуток к обратной связи? Уважаю ли я личность человека, которому помогаю, принимаю ли его выборы и мнение? Порой жертвенно настроенный христианин замечает, что люди буквально прячутся от него и его помощи. Это важный сигнал, означающий, что он, вероятно, действует уже не из любви к ближнему.

Для себя я определяю так: если после акта «отдачи» или «служения» чувствую себя живым, радостным — засчитываю его как хороший опыт. А если чувствую себя истощенным, использованным, ощущаю тоску и горечь, то трактую произошедшее как опыт, в котором была какая-то ошибка.

— Получается, что какой взгляд на человека ни выбери — аскетический или психологический, приходится проходить буквально между Сциллой и Харибдой?

— Мне кажется, ни у кого не получится угодить всем духовным и психотерапевтическим концепциям.

Сейчас человечество как-то особенно рьяно решило избавиться от всего «нездорового» и срочно «выздороветь». Но в стремление стать предельно здоровым, то есть идеальным, психологи называют нарциссическим перекосом.

Гораздо перспективнее, когда человек постоянно развивается, с милосердием относясь к своим больным и несовершенным сторонам (в том числе к проявлениям «созависимости»). Пожалуй, это и есть смирение: да, я хочу меняться, становиться мудрее и смелее, но я не всесилен, и какие-то недуги, вероятно, так и останутся со мной. Это позволяет милосерднее относиться и к ближним, которые также ищут свои пути в жизни.

Иллюстрации Екатерины Ватель

Интервью опубликована на портале «Милосердие».
www.miloserdie.ru/article/sozavisimost-eto-zhelanie-prospat-svoyu-zhizn/